And now I don't know why
She wouldn't say goodbye...
Всё чаще он чувствовал тревогу, необъяснимую, поднимающуюся из глубины подсознания липким, тёмным комом. Накатывало ощущение, как будто он истончается, вернее всё его существо становится плоским, прозрачным. Реальность этого страшного мира, понимание этой реальности, пожирали его, истончали, иссушали. Он устал. Теперь официально. От всего на свете. Его просто уже не хватало ни на что. Он выпит почти до остатка, и вряд-ли у него “на дне” есть какой-то осадок, которым побрезгует эта жестокая жизнь, чтобы не допить его до конца. А что после этого? Смерть? Забвение? Может просто ничего. Серое, беззвучное, безвкусное ничего. Интересно, будет ли там спокойно?
Сегодня как будто весь день наперекосяк. Всё валилось из рук, и джип завёлся с третьего раза. Кажется эта старая колымага, как и её хозяин чувствует усталость, изношенность. И просто не хочет трогаться с места, как бы её не уговаривали. И Стайлз её понимает. Как ни кто другой...понимает.
В голове как всегда слишком много мыслей, они распирают изнутри, причиняя невообразимую боль навстиле мигрени, но как-то иначе. Их поток невозможно остановить, нельзя замедлить, сложно разобрать. Просто сотни образов и обрывков событий, фраз, голосов. Как газетные вырезки у него в комнате, на столе, перепутаны, порваны, нечитабельны. И всё это обилие информации накатывает на него волнами, захлёстывает как цунами, что не возможно вздохнуть. В такие моменты он просто не может собраться, продумать свои действия. Это как вакуум в пространстве. Стайлз просто садится за руль и едет, редко разбирая куда.
Обычно старенький автомобиль привозит его к дому Лидии Мартин. Так было почти всегда. Потом он глушит мотор и вглядываясь в свет в окне на втором этаже долго думает. Уже много лет этот свет служит ему маяком в сумбурном океане мыслей. Маяк, который выводит его обратно. Сюда. В сегодняшний день. Так было с того самого момента, как он научился водить, как ему разрешили сесть за руль. В любой непонятной ситуации он ехал к дому Лидии и просто стоял на обочине через дорогу. Не в силах войти, не в силах уехать. Он любил её с третьего класса начальной школы. Или вообще с того самого момента как увидел. Но Мартин никогда не видела его. Даже когда он стоял напротив. Буквально. Даже не в переносном значении. Наверное именно поэтому все эти годы у него и не было никого. Совсем не потому, что он угловатый, неказистый, порой странный и изъясняется непонятно. А скорее потому, что он всегда видел только Лидию. Это как...как его день начинается только тогда, когда она входит в двери школы. У неё всегда сотня поклонников, а он как дурак, и всегда его место в очереди под номером сто, а он не успеет на перекличку. Странное сравнение... И он не сердится на неё, никогда не сердился. Нельзя же думать, что обладаешь тем, чем не можешь обладать. Наверное он всегда так и будет стоять на обочине её жизни, просто вглядываясь в окно, за которым его ни кто не ждёт, пока помнит её лицо, пока знает её голос. А значит - всегда. Ведь невозможно просто так забыть себя. Нельзя забыть даже часть себя. А Лидия была большей его частью.
So if she's somewhere near me I hope to God she hears me… |
|
И можно подумать, что вся эта история со сверхъестественным сблизила их, и иногда даже кажется, что Лидия видит его, но это бывает так редко, мимолётно. А он всё истончается, почти пропадает. И в той комнате на втором этаже особняка может быть кто угодно, почти каждый новый красавчик в городе, достойный хотя бы мимолётного внимания Лидии, но не Стайлз, никогда не Стайлз. Его место на обочине. Всегда только стоять и смотреть в окно, в опущенные шторы. И не испытывая ничего: ни злости, ни завести, ни скорби...думать. Это как мазохизм, который успокаивает его, успокаивает поток мыслей, оборачивает эту огромную реку вспять. Так может только Лидия. Так не может даже он сам. Но Стилински давно смирился, что его роль в жизни Мартин лишь одна сотая процента от её роли в его жизни. И он всегда где-то рядом, как дурак. Будь с ним Малия, или кто-то другой, кто же там ещё был. Он почему-то всёравно здесь, на обочине. Это как любовь по привычки. Не горячая, но не приносит боли. Не холодная, не может остыть, но и не горит. А если не горит, то от неё никогда не останется просто пепел. Она всегда будет такой, сколько Стайлз будет Стайлзом, сколько он будет помнить себя.
Мазохизм на грани понимания...и за грань…
Наконец он просто не выдерживает и делает шаг вперёд, к входной двери, долго жмёт на звонок, настойчиво, нетерпеливо, начинает волноваться, жмёт сильнее, постукивая пальцем по несчастной кнопке. И Лидия открывает ему.
-Я... - он как всегда чешет в затылке и переминается с ноги на ногу, - ты не была в школе, я подумал что-то могло случиться.
Отредактировано Stiles Stilinski (24.04.2018 14:31:07)