Мера хочет глушить совесть в похоронном бюро, но ей удается делать это разве что в ординаторской, закинув ноги на стол. Заведущий дал ей три папки для ознакомления с больницей и материалами лабораторий; но, честно сказать, Мере далеко не до этой ерунды.

На ней выглаженный хирургический костюм с эмблемой госпиталя — выдали пару часов назад и велели одеться; а на ногах конверсовские кеды, которые, честно говоря, в больнице носить не особо-то и разрешают. На столе перед ней лежит стальной бейджик с выгравированным именем и должностью: Мерослова Шпица, врач-ординатор. Девушка сбрасывает ноги со стола и берет бейдж в холодные пальцы, чуть наклоняя, чтобы белый свет ламп упал на ровную сталь.

Хлопает дверь. Шаги.

— У нас в приемном покое несколько человек, — оборачивается лениво, — Сильвия еще не пришла, зарегистрируй их.

Мера кусает нижнюю губу и пытается сохранять спокойствие. Так и бывает в этой жизни, верно? Ты мечтаешь о том, чтобы пристрелить утку, а в тебя стреляет жаворонок. Все, о чем мечтала Мера — стабильный заработок и пустая голова без лишних мыслей. Но ни одно, ни другое ей не удавалось. Так бывает — хочешь быть врачом, а в итоге оказываешься девочкой на побегушках.

Общий хирург нагибается, доставая из шкафчика бутылку воды и залпом ее осушает. У него запыханный вид, мокрое от пота лицо и волосы дыбом. Мера молча встает, хватает стетоскоп,  цепляет его на шею и лениво тащится в сторону регистрационной, на ходу дергая из автомата крохотный стаканчик с чаем и лимоном. Какой кошмар. Почти бакс! Ну и цены... Хотя в Вашингтоне было не дешевле. На ее памяти в универе кофе стоил около девяносто центов, а маленькая шоколадка Твикс около трех долларов. Развели буржуазию!

Мера не любила родственников. Но больше родственников она не любила родственников в приемном покое. Все верно — она проходила курс психологии и общения с пациентами и их близкими; но каждый раз она убеждалась, что одно дело — высшая оценка в ее дипломе, а другое — реальная жизнь и реальные люди, которым нужна помощь. Вся эмпатия, которую она старалась выражать и просить подождать, операция еще идет, испарялась. Исчезала, не оставляя после себя ничего, кроме как желания все разнести.

Мера тяжко вздыхает.

— Господа родственники, прошу, — она говорит громко и голос ее волнами проходится по небольшому коридору; несколько людей резко оживляется и какая-то женщина подскакивает со стула, взмахнув шарфом.

Девушка осторожно нажимает на кнопку включения компьютера, пытаясь абстрагироваться от пытливого и чертовски недовольного взгляда полной дамочки, явно готовой перейти на личности и высказать Мере то, что она думает и о ней, и о системе здравоохранения. Удивительно то, что Мера бы с ней беспрекословно согласилась — система действительно была зашквар.

— Ну сколько вас ждать можно? Пока вы чаи гоняете! Мы тут изводимся, а вам лишь бы... — она начинает громко тараторить, размахивая руками, когда Мера ставит стаканчик на стол и не спеша открывает ноутбук, прогружая базу пациентов. Все виснет.

— Имя, мисс. Вы кто? Жена? Мне нужно имя... — она под диктовку забивает данные пациента и читает негромко женщине его карту, оповещая о состоянии после операции. Дамочка резко перестает краснеть и надуваться, грозя лопнуть как детский надувной шарик и отходит в сторону, обмахиваясь какой-то папкой с документами.

Так и живем. Громко девушка вздыхает. Она кажется слишком неуместной, стоя в трех шагах от низкорослой тучкой родственницы — просто Мера высокая, как береза; и талия у нее осиновая, тугая под белыми тканями халата. На каблуках она почти два метра и, наверное, все парни комплексуют, стоя рядом с ней.

Она опускается на стул, обновляя систему.

Хорошо, что все сейчас в общую базу вносится. Она бы задолбалась летать из одного отделения в другое, чтобы узнать, как перенес операцию тот или иной дядька с перитонитом. В итоге она, конечно же, наверное, накачала бы мышцы ног; но все равно бы задолбалась от этого марафона.

— Следующий, пожалуйста!

Честно говоря, приемный покой — не самое романтичное место. Нет, конечно, в этом есть свой шарм — например как тогда, на третьем курсе на практике ее тогда еще парень зажимался с ней по углам и было в этом что-то особенное. Но не сейчас. Просто Мера выросла. Просто жизнь изменилась. И, возможно, но совсем немного, изменилась она сама.

Она рассматривает всех этих горе-посетителей. Они приходят к родным. Не оставляют их. Забавно, но Мера уверена — никто не пришел бы к ней. Она бы умерла в одиночестве, как ее древняя бабуля и вряд ли бы кто-то про нее вспомнил.

Невысокий унылый парень, — а они, несомненно, всегда были унылыми в глазах Меры, — привалился в стеночке и рассматривал невероятно увлекательный и, она уверена, необычный вид больничной стены белого цвета. Там тридцать три маленьких трещины, замазанных белой краской и большой плакат, предупреждающий о вреде курения. Он особо потерянным — этот парень, — не выглядит ни капли. Девушка встает со своего места, когда последний родственник получает информацию, и поднимается со своего места.

Наверное, рыжий врач — к беде. Ведь волосы, словно медь и желтое пламя, на белом фоне напоминают разве что кровь.

— Я могу вам как-то помочь?

У Меры голос холодный и ровный, голос такой, какой нужно иметь всем незаинтересованным лицам. Она высокой фигурой становится рядом, ожидая ответа — вблизи черты лица мальчишки становятся знакомыми и Мера пытается себя заставить вспомнить, где она видела такой чуть вздернутый нос и широкие скулы. Хотя... Его лицо довольно таки типично — она встречала многих американцев с похожими чертами. Но память ее все еще работает и Мере не сто лет, чтобы страдать деменцией.

Кажется, она его знает. Мера хмурится, ведь имя вертится на языке, но сил, чтобы его вспомнить, она не находит.

Мера вспоминает дворик чужого домика, воспоминает свою бабушку. Она четко помнит смех женщины, что наливает им чай, а ее бабуля, поправляя длинную белоснежную юбку, смеется и просит Мера, сыграй Вивальди. Мера играет, особо не сопротивляясь, и бабушкина скрипка в ее руках кажется слишком старой и неуклюжей. Совсем мелкий мальчишка, кажется, он еще учится в младшей школе — жрет печенье и не довольствуется тем, что его сестра отобрала тарелку с фруктами. Кажется, это было так давно — Мера резко отводит взгляд от парня, пряча его в стене госпиталя.

Они уехали из-за смерти сестры. Она это помнит точно.

— Тебя зовут Тео?

Она без труда резко вспоминает имя — просто воспоминания ей его подкидывают, как подкидывают волны моря на берег всякий мусор.

[AVA]https://pp.userapi.com/c848736/v848736465/16fed7/Y1qiJSj6nB4.jpg[/AVA]